Предки и потомки

Но вернусь к 1963 году. Этель Абрамовна последние месяцы, то есть сентябрь и октябрь лежала то в больнице в Туле, а с середины октября – дома. Я иногда должна была ездить к ним на Фр. Энгельса и ночевать с ней, так как все уже были уставшими и нужно было помогать. Она умерла 4 ноября. Приехали на похороны ее сестры и я была шокирована (по моим понятиям и тогда, и сейчас) тем бурным обсуждением возможностей дележки вещей покойницы. Ужасный осадок остался в душе!

Я уже упомянула, что в сентябре 1963 года институты объединили. Наша кафедра выросла значительно. Заведующим стал Кузнецов Митрофан Петрович. При объединении в профкоме я была оставлена. А на конференции была избрана заместителем (освобожденным) председателя. Председателем был Карл Сергеевич Тарханов, который ни во что не хотел вникать и все сваливал на меня. Вскоре, вернее через полгода, меня избрали председателем, оставив 0,5 ставки на кафедре. Когда меня выбрали, я плакала, но мне было заявлено, что это партийное поручение. Смирилась и на долгие три года впряглась. Спасибо сначала помогали заместители – Головин Алексей Алексеевич и Никулин (имя, отчество не помню).

Коллектив института уже насчитывал 2300 человек, преподавателями из них были 1000 (кажется 1200). Остальные обслуживающий персонал. Я панически боялась техничек, так как мест ни в садике, ни в яслях не было, и они часто грозили принести или привести детей мне. Кроме того, в кассе крутились большие деньги, а я вообще страшилась этой стороны дела. Спасибо бухгалтер (правда, малоопытная) Ольга Васильевна Червонная, как-то справлялась. А путевки! Их было слишком мало! И все это вызывало постоянные неприятности.

В то время с профсоюзом все же считались (пусть часто и формально). Подпись председателя должна была быть на каждом приказе по институту. Так меня один раз прорабатывали на заседании парткома в течении четырех часов за то, что я отказывалась подписывать приказ о дежурстве преподавателей по институту с целью сделать их надсмотрщиками в туалетах, коридорах, у входа в институт.

А вообще я начала, пользуясь иногда словами, иногда улыбкой, иногда слезами проводить свою линию. Первое большое доброе дело – организация детских яслей и детского сада. В институте была детсадовская группа, размещавшаяся в жилом доме, в одной из квартир на первом этаже (дом рядом со 2-м корпусом). Ясельная группа была в «косом доме», занимая квартиру на первом этаже. Эта группа была гороновской, то есть институт не помогал ей ни в чем. А так как было очень много заявлений на ясли и детский сад, я начала с посещения яслей. Придя туда, я пришла в ужас. Такой жуткой картины я и представить себе не могла. Стены облезлые и во многих местах покрыты черной плесенью. Трубы ржавые, все покрыты влагой и чернотой. Полы в жутком состоянии. Но то, что я увидела там, где дети сидели и ели, поставило точку в моем решении бороться за эту ясельную группу.

Такой бедности и убожества нельзя было себе представить. И я «насела» на ректора Шорина Виталия Георгиевича с просьбой забрать ясли у Гороно и взять на баланс института. Я помню, что, кажется, я даже однажды поплакала. Но Виталий Георгиевич очень хорошо ко мне относился и быстро решил этот вопрос. Так началось время решения всех вопросов, связанных с детским комбинатом.

Первое – отобрали ясли у Гороно и в дальнейшем стали определять туда детей только работников института. Взяв к себе ясли, сделали там ремонт. Объединили ясельную группу с садовой и могли, в определенной степени, помогать, обеспечивать питанием, обслуживанием, игрушками. Это также давало возможность контролировать их работу. Было решено построить здание для детского комбината. Я не помню кто делал проект, а может он был типовой, но хорошо помню, что строительный факультет принял активное участие. Комбинат построили рядом с 3-м корпусом, на 150-180 человек. Теперь туда принимали и детей студентов.

Вторым вопросом, который был очень болезненным – это квартиры. Сотрудники бывшего Горного института были, в основном, обеспечены квартирами. Но в Механическом институте этот вопрос стоял очень остро. Очередь была большой и те две-три квартиры, которые иногда давал город, этот вопрос не решали.

Поэтому добились возможности строить кооперативный дом. Все сладилось, но по проекту дом должен быть панельным. Я начала ходить в горком партии и добилась, чтобы нам разрешили делать кирпичный дом. Когда этот дом был сдан, очередь немного сократилась, ведь в институте было немало обеспеченных людей. Да и я сумела сделать доброе дело для Аси Лобковской, внедрив ее в кооператив, и они получили 3-х комнатную квартиру. Но кооператив не решал эту проблему целиком.

В начале 1965 года институту дали от города 50 квартир во вновь построенном доме за 3-м учебным корпусом. И в течение довольно долгого времени мой рабочий день начинался именно с поиска возможностей удовлетворить как можно больше людей, за счет передвижек. В этом вопросе ректор Глеб Павлович Ананьин был просто «фокусник» - каждое утро он предлагал варианты переселения. В результате с помощью 50 квартир свои жилищные условия улучшили примерно 130 семей. Это было большое дело.

Все вопросы старались решать вместе с факультетскими профсоюзами, приглашая их на наши заседания. Так решали вопросы распределения соцстраховских путевок в санатории и дома отдыха, (которых, как я уже упоминала, было катастрофически мало, из-за этого всегда были трения), в пионерские лагеря, в детские учреждения, материальную помощь. Это были основные вопросы, за которые отвечал только профсоюз. Но не забывали и культмассовые мероприятия. Приглашали артистов с концертами. У нас выступали Кобзон, Лившиц и Ливенбук.

Организовывали вечера самодеятельности, встречи праздников, выезды в Москву на спектакли, выставки. В общем, жизнь была очень «плотной». Ведь в это же время я была членом президиума профсоюза работников просвещения и членом пленума областного союза профсоюзов. Там меня (в обоих этих «высоких» организациях) не нагружали, зная объем работы в институте, но участие в их заседаниях отнимало много времени.

Да, я вспомнила, что мы снимали у Мотчевой (в Подгородних дачах) зимой комнату как базу для организации важных вылазок в выходные. Позднее институт организовал базу на другой стороне, чуть ниже нашего дома. Начали пробивать вопрос строительства летних домиков для сотрудников в Бунырево, на базе лагерей, где студенты проходили геодезическую практику.

Первый раз я туда попала в августе 1964 года с Мишей, когда закончилась практика у студентов и дома преподавателей можно было занять на несколько дней сотрудниками, пока работала столовая. Забыть эту неделю нельзя! Мы вставали, шли завтракать, затем институтским автобусом ехали в лес, собирали грибы до обеда, возвращались, и после обеда все были заняты переработкой грибов. Миша один раз нашел 173 белых гриба! И вообще «улов» оценивался только по белым грибам.

В результате я привезла ведро белых, ведро подосиновиков и три 3-х литровых банки маслят и несколько связок сушеных. Мариновать грибы в Бунырево было нечем, поэтому там только отваривала, а мариновала и закрывала уже дома. (Это приятное отступление).

Вообще лето 1964 года запомнилось еще поездкой с Мишей в Ленинград. Я очень щепетильно относилась к получению каких-либо выгод от работы в месткоме, и в первую очередь, к приобретению путевок. Но путевки в Ленинград давали только возможность проживания в школах и экскурсии. Желающих получить такие путевки почти не было, поэтому я морально не переживала. Дорога, питание, посещение театров в стоимость путевки не входили. Мы были на всех экскурсиях по Ленинграду и его окрестностям. А еще и сами организовывали какие-то мероприятия.

Когда мы были в квартире А. С. Пушкина, Миша никак не хотел уходить по окончании экскурсии – все боялся, что вдруг зададут какой-нибудь интересный вопрос. А у нас были билеты в театр на «Золотого петушка» и могли опоздать. В общем, мы остались довольны всем и людьми, с которыми проводили время – две очаровательные молодые женщины из Воткинска.

Я на кафедре вела 0,5 ставки и, нужно сказать, что студенты относились к моей занятости с пониманием и, когда мне нужно было отлучаться по месткомовским делам, они могли сидеть как «мышки» выполняя данные мной задания. Так что никаких претензий ко мне со стороны кафедры не было.

Осенью 1964 года я поставила точку в нашем с Марком браке, о чем я не пожалела в дальнейшем ни разу – мы все же были слишком разными людьми.

А в остальном жизнь шла как обычно. Летом 1965 года обком профсоюза дал мне путевку в Мисхор, а Валерия Анатольевна получила такую же путевку у себя в отделе. И вот мы, взяв Мишу поехали в Крым.

Пансионат в котором мы жили был очень неплохим. Миша жил на частной квартире и хозяйка из санатория, где она работала, приносила ему обед. В целом вопрос с питанием был решен. Сначала на той же квартире жили два врача, а после их отъезда туда приехала Майя с Юрой. Отдыхали отлично, но один случай оставил очень неприятный осадок.

Рядом с нашим пансионатом был санаторий для иностранцев (в основном). Там был прекрасный парк в котором мы часто отдыхали по вечерам. Там же была огромная терраса, на которой были танцы, и туда можно было прийти и другим людям. Однажды, не попав в кино, мы пошли туда, вместе с тремя мужчинами из Харькова, совершенно незнакомыми. Познакомились в очереди за билетами.

Когда мы пришли туда, нам не хватило пары стульев, чтобы сесть. Один из мужчин пошел за ними в столовую, где все брали стулья. Он вернулся со стульями. Но бледный и очень расстроенный. Сначала он ничего не сказал и мы танцевали и вообще было весело. В этот вечер я впервые увидела как могут красиво танцевать твист. Танцевала немецкая пара, не первой молодости. Когда мы уходили, тот мужчина, который ходил за стульями сказал, что когда он брал стулья, какой-то отдыхающий – немец, сказал, что нечего давать стулья «русским свиньям». Это было ужасно!!!

Но однажды был и очень приятный момент. Вечером мы устроились в нише из кустарников (мы – это Майя, Юра, я, какой-то сопляженник с гитарой, Валера и, кажется, Миша тоже был) и тихонечко пели под гитару разные полублатные песенки. К нам подсел очень солидный мужчина, посидел некоторое время молча, слушая, а затем рассказал, что он из Нью-Йорка, он стоматолог, и приехал в СССР, чтобы найти родственников на Украине. Говорил он по-русски отлично. В это время мимо проходила группа иностранцев, отдыхающих после концерта. Приостановившись около нас, они стали слушать наши песенки. А после того как стоматолог сказал им, что все поют хорошо, они попросили спеть «Очи черные». Вот тут-то и проявилось Майино мастерство, а мы были «бэк-вокалом». Слушателям очень понравилось и они просили все новых и новых песен. Они сказали в конце, что получили больше удовольствия, чем от концерта, с которого они шли. Даже если они лукавили, все равно было приятно.

Когда кончился срок путевки и Валера уехала, я переселилась к Мише, и мы еще прожили дней двадцать.

Миша начал учиться в 10-м классе и встал вопрос о дополнительных занятиях по физике, а затем и по математике, так как я не могла допустить, чтобы Мише пришлось бы помогать во время вступительных экзаменов, тем более должен был быть двойной выпуск – 10 и 11 классы одновременно. Мое положение в институте не позволяло мне (с моей точки зрения) «подстраховать» его. Нашли пути к самому лучшему репетитору по физике – Фетисову. А после Нового года по математике ему периодически давала уроки Майя. В общем этот вопрос был решен.

Но в декабре был удар – умер папа 22 числа. Он шел к знакомому, но по дороге умер – сердце. Я точно диагноз не знаю или забыла. Но то, что от сердца – это точно. Это неудивительно – ведь он всю жизнь курил, диету не соблюдал. Еще за несколько лет до этого ему поставили диагноз, при котором у него были проблемы с сосудами ног. Получив телеграмму от Наты ночью 23 декабря, я чуть свет позвонила заместителю и кому-то на кафедру и поехала в Куйбышев. Папа был в морге мединститута. Его оттуда не привозили домой до приезда Клавдии Васильевны (сестры Наты) из Ленинграда. Они очень уважали друг друга. Так что хоронили папу на 5-ый день. Накануне привезли домой, а на следующий день привезли в Дом офицеров, откуда его и хоронили, согласно военному похоронному ритуалу. Но от этого никому легче не было. Горе, конечно, было глубоким, а главное неожиданным – ведь папе было 62 года.

Сразу же встал вопрос, связанный с поступлением Томы в институт. Она училась слабее Олега и без подстраховки вряд ли имела шансы благополучно пройти этот этап. Поэтому мы с Натой решили (естественно не на похоронах, а позже), что Тома приедет в Тулу и будет поступать в наш институт. В данном случае я могла подстраховать ее, так как фамилия-то была не Жарковская. Миша с Томой поступили на САУ. Тому определили в общежитие, ведь я должна была думать о маме – ей могло быть неприятным присутствие Томы у нас. Тем не менее, Тома по субботам и воскресеньям почти всегда была у нас.

Осенью ребята поехали в колхоз на уборку и через какое-то время мы с Литвиновым поехали проведывать их, так как тогда еще не везде были приличные условия для студентов. Дочка Леонида Люся тоже училась на САУ, но в другой группе и в колхозе была в соседней деревне. У ребят все было хорошо на тот период, но Люся позже заболела, по-моему желтухой, и ее до конца уборки вывезли домой.

В общем, ребята начали учиться, а я готовиться к отчетно-выборной конференции. Я еще весной «канючила» в парткоме, что я устала и хочу жить как «белый человек», а не как «профраба». Мне обещали освободить меня на конференции. Где-то в конце ноября я освободилась наконец-то.

А в это время дома шел усадочный ремонт, который требовал и времени и, главное, внимания. Но я жила надеждой улучшить свои квартирные условия, что мне обещал ректор. И вот под Новый 1967 год, я получила обещанное. Опять-таки за счет перестановок. Семибратов получил квартиру в профессорском доме (около 2-го корпуса), взяв своих родителей откуда-то. Я переезжала в его квартиру, а в мою переезжал Красноглазов – с кафедры физкультуры. Я упомянула это потому, что помощником в перетаскивании вещей были именно физкультурники, так как Миша с друзьями все перенести не могли. Например, холодильник тащил Фризен Э. – зав. кафедрой, для которой (кафедры) я была палочкой-выручалочкой, когда была председателем, да и дальше, так как их тупые спортсмены всегда имели «хвосты» в изобилии.

Так мы переезжали 30-го декабря 1967 года. Разобрали 31-го только часть вещей первой необходимости, а уже 2-го января пришли рабочие. Поднимать полы в большой комнате – начинался такой же усадочный ремонт уже в нашем доме. Но я уже не так была загружена, а в январе вообще было посвободнее, поэтому я могла следить за всем ремонтом. Я попросила нарастить батареи в большой и маленьких комнатах. Затем, когда подняли полы на кухне, рухнул кафель. Перекладывал хороший старенький плиточник, но его помощница сумела украсть 6 вилок (кажется, они были серебряные).

Мне во многом помогали разные товарищи, ведь я для многих кое-что делала, когда могла. Например, достать линолеум в то время было практически невозможно, но он до сих пор лежит на кухне. Я уже не говорю о разных красках и т.д. В общем, пережили и это.

Но в это же время появились проблемы с Томой – она влюбилась в Юру Петрова и начала усиленно краситься. Меня все это очень беспокоило (так как я боялась нежелательных поступков), и я написала Нате. Мы решили, что после первой сессии она переведет Тому в Куйбышевский политех. Так вопрос разрешился.

По окончании ремонта нужно было решать вопрос с мебелью. Но подходило время отпуска и решила отложить этот вопрос до осени. Решили ехать в Крым. Решили – это Рыжиковы Нина и Миша, и я с Мишей. С Ниной мы подружились во время работы в месткоме. Взяли напрокат 2 палатки и 6 надувных матрасов. Шесть, потому что я, по своему легкомыслию, согласилась с Мишей взять с собой еще его друзей – Кондрашова Витю и Арапова Сережу. Решили, что я с мальчиками поеду поездом в Феодосию, а Рыжиковы с багажом приедут прямо в Морское на машине преподавателя с кафедры электротехники Сушкина. Но их часть путешествия была ясна, а наша с мальчиками – нет. Где остановиться в Феодосии? И тут на помощь пришел Ефременков.

Он предложил послать от имени спортобщества телеграмму в гостиницу в Феодосии с заявкой бронирования четырех мест. Он так и сделал. Я не очень верила в эту «аферу», но по приезду в город мы действительно имели 4 места в гостинице, рядом с морем. Места, конечно, были не ахти какие, но были. Так что мы прожили там не помню сколько дней, а затем поехали в Морское.

Жили на пляже, у самой воды. Питались следующим образом: утром я с Рыжиковыми шли в столовую, завтракали, брали еду для мальчиков, ставили ее перед их палаткой, так как они после ночных бдений спали. Днем они шли в столовую, обедали и приносили обед нам. А вечером мы готовили еду на всех. Отдых получился замечательный.

Когда вернулись в Тулу, нужно было решить вопрос с Мишиной учебой, так как он отказывался учиться на САУ. Перевели на ТГВ. Но если все предметы за 1-ый курс были аналогичными, то практика по геодезии стала «хвостом», с обязательной сдачей. На кафедре геодезии пошли мне навстречу и разрешили ему сделать все работы не в полевых условиях, а в лабораториях. Старший лаборант Бродовская помогла ему.

После того, как этот вопрос я решила, нужно было решать вопрос с мебелью. В Туле невозможно было купить не только какой-нибудь гарнитур (даже по блату), но даже несчастную табуретку или тумбочку. Поехала в Москву. Там, конечно, было то же, но там хотя бы были очереди за импортной мебелью. Люди в этих очередях стояли месяцами, отмечаясь каждое утро.

Мне помогла Полина, с которой я уже общалась несколько раз после выяснения, что мы родственники. Она одно время (до меня еще) работала в одном мебельном магазине и мы двинулись туда. В подсобном помещении, при определенных «вливаниях» вопрос с покупкой чешской жилой комнаты был решен. И вот я женщина в 40 лет одна, ехала в огромной машине со своей покупкой. Сейчас я на многие свои поступки смотрю как на авантюру. Но все же мебель стоит до сих пор. Это мероприятие стоило мне приблизительно 1200 рублей. Нужны были кровати, кухня, но все это должно было решаться потом.