Предки и потомки

Нас опять поселили в совершенно новый дом на улице Ленина. Последний третий подъезд еще только отделывали. Гнали, так как город наводнялся беженцами и эвакуированными. Мы заняли двухкомнатную квартиру с телефоном (далее я объясню, почему я это упоминаю). В других квартирах телефона не было. А папе он был необходим круглые сутки.

Поступила я в 3-ю школу. Документы подала в нормальном здании, но уже в сентябре здание было оборудовано под госпиталь. Так что мы занимались 7 и 8 классы, то есть 1941-43гг. в подвале Дворца пионеров. Я не знала где размещались другие классы. Уроки проходили нормально, учителя были по всем предметам.

Во второй половине октября 1941г. в город приехал К. Е. Ворошилов. Говорили – на формирование военных частей. Поселили его и его окружение в нашей квартире, так как там был телефон, а нас переселили в соседний подъезд. Но я всю жизнь жила под лозунгом «хочу все знать» и поэтому я, с кем-то из подружек, решили посмотреть на легендарного Ворошилова. Мы крутились около подъезда, нас охрана попыталась прогнать, но я сказала, что мы забыли в квартире корыто и, пока мы препирались, вышел Ворошилов со свитой. Разочарование было полным – Ворошилов оказался низким и ничем не отличался от своих сопровождающих. Любопытство было удовлетворено.

После его убытия уехал на фронт и папа – 26 октября 1941 г. Зима в том году началась рано, и мы провожали его уже по снегу. Он попал на западное направление и видел результаты той «мясорубки», которая была под Москвой. Это он рассказывал, когда приезжал на очень короткий отпуск (1-2 дня) еще до начала 1942 г. В этот приезд он договорился об оформлении мамы вольнонаемной в штаб. Так как уже начал действовать закон об обязательной трудовой повинности. Для этого он вероятно и приезжал. Но вскоре после этого штаб перевели в Саратов. Мама ехать отказалась. Вероятно, это решение ей подсказала интуиция, так как эшелон бомбили при подъезде к Саратову. Но вернусь к занятиям и жизни.

Как я уже написала, зима наступила рано и была ужасно суровой – иногда доходило до -40 градусов. В школе замерзали чернила в чернильницах, мы сидели одетыми, как на улице. Дома тоже был ужасный холод. Я помню случай, когда мама пролила воду на пол в комнате и она превратилась в лед. Как отапливалась квартира - не помню. На кухне была плита, которую топили дровами и на ней готовили еду (если она была). В школе давали во время большой перемены по кусочку хлеба (меньше ладони), а сверху маленькую ложечку сахарного песка. Так было в конце 7 и в 8 классе.

Мама уже работала на заводе ЗИС, эвакуированном из Москвы. Завод был очень далеко, мама работала с утра до позднего вечера, ведь рабочий день был ненормирован. Она работала в бухгалтерии счетоводом, но как бы поздно она не приезжала, ее всегда ждала в перине теплая еда (чаще всего какая-то похлёбка). Но вернусь к школе.

В первые же дни мы с Инной Болотиной (Фельдман) сели за одну парту и так вместе и просидели все четыре года учебы. Классным руководителем у нас был физик – крупный, довольно флегматичный волжанин. В ответ на наши проделки (за которые теперь просто стыдно) он только разводил руками и говорил окая «АлександрОва, БОлОтина». Но учились мы хорошо.

Летом 1942 года, то есть после 7 класса я с соседкой сходила по деревням и поменяла папину одежду и белье на бидон топленого молока, банку меда и яйца. Что было еще я не помню, но и это было богатство.

Осенью в сентябре соседка взяла меня с собой на спиртзавод убирать картошку. Мы были там несколько дней – до морозов. Спали в сарае, на соломе, одетыми. Однажды утром проснулась, а волосы все белые от снега. Но я обеспечила нас на зиму картошкой и еще заработала какое-то количество спирта, который мама потом меняла на хлеб и еще какие-то продукты.

Несмотря на то, что у нас был хороший аттестат (то есть денежное содержание), денег все равно было недостаточно, так как в 1942-43 гг. (а может и позже) яйцо и одна картофелина стоили одинаково. По карточкам давали очень ограниченное количество продуктов, да и не помню каких. Хотя в очередях стояла постоянно.

8-й класс запомнился сбором посылок от школьников на фронт и посещением госпиталя. Мы (под руководством артистки из театра) поставили «Медведь» Чехова (я играла главную роль) и отрывок из какой-то пьесы Островского. Вот и выступали с ними в госпиталях. Раненые всегда очень тепло реагировали на нас.

В середине зимы в 8 классе мы с Инной решили тайком уехать и поступить в школу юнг, а потом на фронт. Но, к счастью, у нас не было паспортов, и наш бред прошел.

В это время, то есть в 8 классе, несмотря на тяжелое, тревожное, голодное и холодное время юность стала заявлять о себе. Начали образовываться компании, парочки, влюбленности, ревности. Жизнь была очень насыщенной, хотя по-прежнему в школе и дома было холодно, света не было, уроки делали при коптилках. Кроме того не хватало мыла, выдаваемого по карточкам. Экономили на стирках, заменяя мыло какой-то содой от которой у меня были раны на руках.

1942 год, 8-й класс

Летом 1943 г. (то есть после 8 класса) мы с Инной попали на работу на станцию юннатов. Эта работа имела ряд преимуществ – жили дома, когда пошли овощи нам давали какую-то толику и мы зарабатывали деньги. Но был и большой минус – ночные дежурства. Один сторож не справлялся. Когда начали созревать овощи, то их стали воровать (кушать хотелось всем). И вот мы, трясясь от страха, выполняли свою работу. Я не помню, кто и сколько человек там работало еще, но дежурили мы периодически.

Наступила осень 1943 г. и школы разделили на мужские и женские. Одновременно нас, девчонок перевели в другое здание.

Уже в 8-ом классе нас готовили быть санитарами. Мы учились накладывать повязки, шины, транспортировать раненых, выписывать рецепты. А у мальчиков была военная подготовка по всем правилам. На практике мы дважды участвовали в военных играх – дальний лыжный переход, какие-то действия, а мы выносили «раненых» и оказывали им помощь. И еще событие – зимой 1943 г. отрезала косы, чем очень расстроила всех своих поклонников.

Вернусь к осени 1943 г. осенью мы ходили в лес на заготовку дров для школы. Умению пилить я научилась еще в 1941-42гг для топки печки в квартире. Мы с мамой и пилили и кололи дрова каждую осень. Я вспоминаю это в связи с нашей классной руководительницей Маргаритой Константиновной. Мы уставшие ползем из леса до города (транспорта не было). А она бодро – колобком катится перед нами.

Но, конечно, не только этим она запомнилась мне, и, я думаю всем нашим девчонкам. Она была прекрасным преподавателем литературы. Она научила нас вдумчивому чтению. Стремлению понять автора и умению писать сочинения. Мы писали очень много сочинений. И очень объемных – до целых тетрадок. Было интересно!!!

Так как я была активной комсомолкой (то комсоргом, то в комитете) меня летом 1944 года (то есть после 9 класса – в 17 лет) решением Обкома комсомола послали пионервожатой в лагерь. И вот я трижды получала по 30 человек.

В течение двух смен мой отряд занимал 1-ое место (всего в лагере было 5 или 6 отрядов). Мы, вожатые, отвечали за всё. Никаких воспитателей не было. Отвечали и за режим и за питание, так как раз в неделю дежурили по лагерю. К сожалению, тогда в первый раз я получила проблемы с голосом и горлом, которое в более серьезном возрасте проявились во время работы в школе. Но негативных происшествий не было. В августе помогали колхозникам убирать урожай, но об этом я помню плохо. Несмотря на трудное и нервное лето я окрепла и даже немного поправилась (мама говорила). С осени нас «плотно» начали готовить к выпускным экзаменам – ведь мы были первыми, кто должен был получить «Аттестат зрелости».

Здесь я должна сказать (вернее написать и вспомнить) о учителях, которых я помню. Потому что они были настоящими. Учительница математики в 7-8 классе – Ольга Ивановна. Она же была в то время и директором школы. Затем ее назначили заведующей Облоно и она нас покинула. В тех же 7 и 8 классах химию преподавала учительница из Ленинграда (к сожалению, я не помню ее имени). Она была образцом культуры, помимо блестящих, с нашей точки зрения, знаний по химии и умению нам ее втолковать. Учительницей истории была Стеженская Ольга Валериановна, внешне она чем-то напоминала Крупскую. Ее уроки были крайне интересными. Позже ее назначили директором музея Ленина. Имена и фамилии других учителей стерлись из памяти.

Итак, 10 класс. Настроение у всех стало лучше – война отходила на запад.

Немного улучшилось с питанием. Да и папа стал периодически (хотя и очень редко) присылать посылки с продуктами (разрешили в 1944г.). Но это было ужасно, так как посылки шли медленно и, когда они доходили до нас, часть продуктов была испорчена.

Но молодость брала свое. Мы все время организовывали какие-то вечеринки, ходили в кино, в театр, на концерты. В театре я впервые посмотрела «Давным-давно» (Гусарская баллада) и послушала концерт М. Бернеса. Но основной точкой увеселения для нас был ДКА (дом офицеров). Там часто (наверное, по выходным) проводили хорошие танцы, то есть под оркестр. Тогда танцевали па-де-контр, па-де-труа, па-де-патипор и, конечно, вальс. Без ложной скромности скажу, я была в первой паре с организатором всех этих мероприятий.

Я не хочу писать о своих мальчиках. Но один случай, который я считаю черным пятном на моей совести и которое свербит до сих пор – это Вася Чернов. Он был лейтенант, уже побывал на фронте, был легко ранен и когда я с ним познакомилась, служил в танковом училище, которое было у нас за забором. Мы познакомились на новогодние праздники (Новый 1945 год) и сразу понравились друг другу, хотя он был далеко не красавец, но у него были очень добрые глаза. Он был из Сибири. Все зимние вечера во время каникул мы провели вместе, а когда начали заниматься, он каждый вечер бывал у нас дома. Маме он нравился. Судя по дальнейшим событиям, он рассматривал наши отношения серьезно, не то что я. И вот наверное в феврале он начал разговор о том, что как только я сдам экзамены, он возьмет отпуск и мы поедем к его маме в Сибирь. Но я конечно сказала, что никуда не поеду и вообще мне думать о чем-то серьезном очень рано. Он обиделся и сгоряча написал рапорт с просьбой отправить его на фронт. Все мы были в ужасе, просили его забрать рапорт, но машина закрутилась и при первом же случае его отправили – сначала на формирование части (куда-то к Уралу), а затем на фронт. Из его писем (он писал очень часто) мы поняли, что они направляются на 2-ой Белорусский фронт, где был папа. Мы с мамой сразу же написали папе об этом и очень просили найти Васю и вызволить его с передовой. Но мы не знали ни номера части, ни его полевой почты. Тем не менее, папа предпринял все возможное, но часть была найдена поздно. 2 апреля 1945 г. Вася сгорел в танке – это был первый бой, в котором он участвовал. Папа рассказал мне все в подробности, когда я была в Легнице. О смерти Васи написал его друг, и я получила письмо 21 мая, как раз между первым экзаменом по литературе (сочинение) и вторым устным. Мы с Инной, конечно, проревели весь день. О подготовке к экзаменам не могло быть и речи. Но, тем не менее, я все равно сдала на «пять».

Но я перепрыгнула время. А ведь это был май. Победа! Говорить о победе начали уже в последние дни апреля и. когда дошли слухи, что взят Берлин, люди не выключали радио – ждали сообщения о конце войны. И вот 9 мая, рано утром в училище, под нашими окнами, мы увидели приготовления к торжественному событию. В 6 утра Левитан объявил об окончании всего этого страшного времени. И вот с этого часа и до поздней ночи мы носились как сумасшедшие – что-то организовывали, кого-то поздравляли. На улицах было ликование. Да это все видели не один раз в кинокартинах. В общем, началась мирная жизнь.

Подошло время экзаменов. Я сдала почти все на пятерки. Затем был выпускной вечер, который нам испортили ревнивые мальчики, которых мы не пригласили. А пригласили только тех, кто учился с нами в 7-8 классе. Эти ревнивцы отрезали нам электропровода. И поэтому у меня воспоминания о вечере слабые; помню много цветов для учителей, небольшие им подарки. Много добрых слов от нас и от них; добрые напутствия.

Так наступал новый период в жизни, и нужно было решать, где учиться дальше. Мама хотела, чтобы я осталась в Ульяновске и пошла в пединститут. Но я посчитала, что там будут те же учителя, что и в школе и отвергла этот вариант. Тогда мама предложила Казанский университет или мединститут. Мой ответ – я к татарам не поеду.

К этому времени старшая сестра Инны жила уже в Киеве, выйдя замуж. И вот мы с Инной решили поехать в Киев и поступать в Киевский университет, благо аттестаты у нас были почти блестящие. Инна уехала с моими документами. Через какое-то время я получила вызов из университета, с которым я могла получить железнодорожный билет и пропуск для поездки в Киев.

Я уехала из дома, наверное, в двадцатых числах июля, так как экзамены, как обычно, начинались 1-го августа.

До Москвы я ехала как «белый» человек, то есть в плацкартном вагоне. В Москве я встретилась с Маечкой Волковой (москвичкой, бывшей в эвакуации в Ульяновске в нашем классе – мы дружили). Она помогла достать билет, но увы. Только на «500-ый веселый» - то есть на товарняк. При посадке было столько народа, что, по-моему, нас запихивали как в токийском метро. В первый день или два мы ехали как сельди в бочке, сидя на чемоданах – лавок всем не хватало. Поезд шел вне расписания, останавливался где хотел. Постепенно народ уменьшался. Наконец я добралась до Киева (через 3 или 4 дня).